«Я закрывала дверь своего дома, прощаясь». «Я собирала мужа на войну, и вывозила детей на запад». «Я пошёл в территориальный центр комплектации», «Я уже находился в окопе возле Киева». Так начиналось 24 февраля 2022 года у многих украинцев. А ещё почти везде — взрывы, сигналы тревоги. Елена Лебеденко жила в Одессе. Она вспоминает своё 24 февраля.
Ориентировочно в четыре часа утра я просыпаюсь от того, что меня подбрасывает от взрыва. И я открываю резко глаза, поворачиваюсь и у мужа спрашиваю: «Что это?». И он мне спокойно отвечает: «Лена, это — оно. Это — война. Я помню эти ощущения: у меня начинает неметь правые рука и нога от ужаса. Появляются мысли: «нас убивают», «у меня спят дети в доме». Ощущение невозможно объяснить людям, которые этого не пережили.
Второе яркое воспоминание — через пятнадцать минут после первых взрывов раздаётся звонок, и я беру трубку. Звонит моя подруга из Белгорода. Подруга, с которой мы выросли. И вот она находится в Белгороде, ее дом с той стороны, где Харьков. Её мама оставалась в Харькове. То есть, они смотрят друг на друга, по сути дела.
И мне звонит Таня: «Лена, они стреляют по вам». Я понимаю, что она находится со стороны Белгорода и слышит, как стреляют в её маму. Когда были взрывы, я взяла свою дочку — ей тогда было 8 лет — и мы спрятались. Я сижу и на неё смотрю. Вдруг у меня совершенно возникает отчётливо в голове мысль: «Я хочу, если что, то сразу, и чтобы всех».
Ирина Емец из Киева. Картинка 24 февраля 2022 года всегда перед её глазами.
Вы знаете, я часто слышу, что 24 февраля забыть невозможно. Я хочу сказать, что я помню его, но непоследовательно. Знаете, не так, чтобы час за часом, а какими-то вспышками. Ранее утро. Я жила в Киеве в районе высотных зданий. Пять часов, по-моему, это было. Меня разбудил муж и говорит: «Посмотри!». Я вышла на балкон, весь проспект был полностью заставлен машинами. Мне кажется, там даже кошка бы не пробежала. Было ощущение какой-то катастрофы.
Ожидание войны витало в воздухе. В этот момент пришло ощущение, что это началось. Ещё одна вспышка. Когда мы подъехали к больнице скорой помощи, там никого не было. Просто серое что-то вокруг. Вообще никого нет. И вдруг, вы представляете, практически в центре страны я вижу бронетранспортеры с красными крестами. И они заезжают. Полностью уже закрыта была больница скорой помощи на приём. Ни одной живой души. И только лязг металлических ворот.
Елена и Ирина станут военными мигрантками. Первая с дочерью переедет в Австрию. Вторая — в Великобританию.
Елена Лебеденко. Муж у меня был строителем на тот момент. Потом он мобилизовался в армию. Но на тот момент он каждое утро уезжал. Мэрия собрала всех строителей. Они каждое утро выезжали и строили укрепрайоны. Организации давали стройматериалы, какие-то бетонные плиты. И они их устанавливали.
Ты не понимаешь, сейчас прилетит к тебе или к соседям. Ты только читаешь в новостях — там убило, там убило. Так мы неделю просидели. Ощущение, если с моей дочкой что-то случится, а я останусь жива, я никогда не смогу с этим жить.
Как изменились украинцы за три года?
Ирина Емец. Вы знаете, мне кажется, мы почувствовали, что мы есть. Как нация мы состоялись. Мы сейчас очень четко определяем, что мы относимся к этому народу. И как только ты слышишь либо украинскую речь, либо знаешь, что украинец рядом, ты понимаешь, что это свой. Мы понимаем, что мы очень многое пережили вместе.
Елена Лебеденко. У мужа в армии вообще все просто. Как это ни странно звучит. Они просто делают то, что должны делать. И вот у него нет никаких сомнений, ничего абсолютно. В первый день полномасштабной войны моя дочка была на связи со своими одноклассниками. Это восьмилетние дети, абсолютно русскоязычные. Одесса. Дети моряков, которые абсолютно никогда не были замечены в патриотизме. Они жили совершенно в другом контексте.
И вдруг ко мне забегает мой ребёнок и говорит: «Мама, вот скажи мне, пожалуйста, если трое детей, которые занимаются спортом, неужели они с одним русским не справятся, если они сюда придут?» Вот дети это думали.
Переговоры об окончании войны. Есть ли надежда, что это состоится уже в этом году? Что ощущают украинцы?
Ирина Емец. Я надеюсь. Мне кажется, нет ничего в мире важнее, чем ценность человеческой жизни. Ничего. Когда я вижу эти кладбища, усыпанные как море флагами, это — самая ужасная картина, которую можно видеть. Мои родители похоронены в Харькове, и когда я туда приехала, мне сказали, что на кладбище лучше не идти. Оно заминировано, и есть риск остаться там. Глубокая печаль охватывает.
Елена Лебеденко. Если закончится — плохо, если не закончится — плохо. Хорошо не будет. У меня ощущение, что хорошо не будет нигде. Тенденция такова, что всё это идет к большому дисбалансу в мире. Будут большие потрясения впереди. И потому ничего хорошего я не жду. Но не надо, как говорится, посыпать голову пеплом и ложиться в гроб. Это надо принять, это нужно понять, это — наша новая действительность. Не будет больше стабильности, не будет больше жизни, как раньше, и даже похожей. Просто надо научиться с этим жить. Надо научиться выживать.
Где бы ни были украинцы, у себя в стране или за границей, они ощущают: Украина уже выиграла, потому, что выстояла. Три года она противостоит армии, которая в разы больше украинской.
Лариса Задорожная
Аудиоверсию слушайте в добавленном файле