Литва и Польша сегодня не только соседи, но и стратегические партнеры. В прошлом страны были союзниками. Но не всегда. Почти до конца XIV века между ними шли перманентные войны, хотя в то же время представители правящих династий двух стран вступали в браки. А с конца XIV века браком литовского князя Ягайло и польской королевы Ядвиги две страны соединились в одно целое. Этот союз в XVI веке был закреплен заключением Люблинской унии. К тому времени в польско-литовское государство входили также земли нынешних Беларуси, Украины и даже части Латвии и России. Однако со временем, став Речью Посполитой, эта по сути почти империя стала все больше становится чисто польской. Литовский элемент в ней растворялся...
К концу XVIII века, когда Речь Посполитую разделили ее соседи — другие империи — Пруссия, Австрия и Россия, о ней уже прямо говорили: польская Речь Посполитая, или просто Польша.
С того времени, однако, в литовском народе просыпалось национальное сознание. Точнее, среди части шляхетского, или дворянского сословия. Будучи польскоязычными и дав Польше ее первого поэта Нового времени — Адама Мицкевича, литовские интеллектуалы, и в том числе Мицкевич, уже в XIX веке задумывались о своих корнях, которые были не столько в Польше, сколько в Литве.
Из Литвы родом создатели так называемой второй Речи Посполитой — Республики Польша, провозглашенной в 1918 году, — маршал и глава государства Юзеф Пилсудский, первый президент Габриэль Нарутович.
Литва стала своего рода одним из мощных корней дерева современной Польши. Но захват в 1920 году Польшей Вильнюса и его окрестностей — сердца Литвы, ее столицы и исторического центра государства, обрубил вековую связь. По иронии судьбы, одним из авторов проекта аннексии Вильнюса был Пилсудский, выходец из его окрестностей.
В 1920-1930-е годы между Литвой и Польшей наблюдалось ожесточенное соперничество за общее наследие и территории: правда, больше на дипломатическом и интеллектуальном уровне, уже после войны 1919-1920 годов. Но здесь уместно сравнить эту ситуацию с нынешней украинско-российской: между странами было перерублено железнодорожное, почтовое сообщение, наблюдались инциденты на границе...
В общем, две братские страны стали врагами.
Прошло время... Вильнюс вновь стал столицей Литвы. Это признала Польша. В наши дни обе страны вступили в Европейский союз. И сейчас наши солдаты, политики, ученые не спорят, а ведут диалог, стоят плечом к плечу. Пример наших стран показывает, как можно и нужно решать спорные вопросы истории. Наша общая история не забывается, а изучается, со всеми ее нюансами — приятными и не очень. А помогает полякам лучше понять литовцев краковская переводчица Катажина Коженевска (Katarzyna Korzeniewska).
Недавно в Кракове вышел ее перевод монументального труда литовского историка Эдвардаса Гудавичюса (Edvardas Gudavičius; 1929–2020) Narodziny królestwa – Litwa za Mendoga («Рождение королевства — Литва во времена Миндовга»). Подготовку книги к печати профинансировал Совет науки Литвы (Lietuvos mokslo taryba), а осуществить проект помог исторический факультет Вильнюсского университета.
Изданный в Кракове перевод труда литовского историка Эдвардаса Гудавичюса Narodziny królestwa – Litwa za Mendoga.
Миндовг, или по-литовски Миндаугас в середине XIII века заложил основы средневекового литовского государства, в границы которого вскоре попали земли современной Беларуси, а затем, во времена Ягайло, оно в союзе с Польшей стало самой могущественной страной Восточной Европы, включая уже и нынешнюю Украину.
При Миндовге Литва стала королевством. Это было в первый и последний раз. Лишь спустя полтора века упомянутый уже литовский князь Ягайло стал королем — но польским, в Кракове.
Катажина Коженевска приехала в студию Польского радио на русском из Кракова, чтобы рассказать о том, как сейчас идет польско-литовский исторический диалог. А начали мы нашу беседу с того, почему книга о Миндовге вышла именно в Кракове — в местном издательстве Księgarnia Akademicka.
Катажина Коженевска: В Кракове существуют «островки» бескорыстных любителей Литвы. К ним относятся люди, заботящиеся о сохранении определенных исторических связей с Польшей. К таким «островкам» относится, в частности, издательство Księgarnia Akademicka, которое, можно сказать, с упорством издает различные произведения литовских авторов в переводе на польский язык. И даже если на этом можно немного заработать, все же будем честны: тот, кто издает литературу в переводе с немецкого или испанского, заработает значительно больше. Поэтому прежде всего следует подчеркнуть традиционную чрезвычайно важную роль издателя в популяризации литовской исторической литературы.
Почему полякам стоит прочесть книгу о первом короле Литвы и в чем особенность почерка ее автора — Эдвардаса Гудавичюса?
Катажина Коженевска: Книга о Миндовге — не столько памятник, сколько, пожалуй, своего рода мемориальная доска в честь выдающегося литовского историка, которого считают патриархом литовской медиевистики. Увы, когда он был наиболее активен профессионально, возможности заявить о себе в международной научной жизни были крайне ограничены. Это был конец советской эпохи и самое начало 1990-х годов, когда немногие знали английский язык, а средств на поездки на зарубежные конференции также не хватало. В результате этот выдающийся исследователь остался несколько в стороне. Книга написана специализированным языком медиевистов и основана на разнообразных источниках — на латыни, древненемецком, древнерусском, старопольском и других языках. Поэтому ее сложно переводить на языки, у которых нет культурного контакта с нашим регионом. Перевод на польский дает книге выход к большей аудитории. К слову, на протяжении многих десятилетий лучшими историками, занимающимися историей Литвы, были поляки. Профессор Эдвардас Гудавичюс, кстати, сам это признавал. Однако с тех пор, как его ученики стали работать как профессиональные историки в Литве, это утверждение перестало быть актуальным.
А откуда у вас, Катажина, собственно, появился интерес к Литве?
Интерес к Литве я вынесла из дома. У меня довольно сложное происхождение. Позднее я начала строить собственную идентичность, и именно тогда открыла, что Литва, во-первых, интересна. Это были 1990-е годы, когда я переставала быть подростком и начинала взрослую жизнь — и тогда оказалось, что Литва — это интересное, динамичное и все более интенсивно развивающееся общество и государство. Литва в то время восстанавливала независимость. К тому же, за что-то нужно жить, и вот я живу польско-литовскими отношениями, а точнее — до сих пор — переводами. По крайней мере до тех пор, пока это не начнет делать за меня искусственный интеллект.
По моим наблюдениям ИИ не столь совершенен. Но и вы ведь тоже не сразу сложились в ту цельную личность, с которой я имею честь сегодня общаться? Где источник ваших знаний?
Я родилась на Возвращенных землях (присоединенных к Польше после Второй мировой войны. — Ред.), куда попали мои родители — представители первого послевоенного поколения, которые на волне сексуальной революции решили стать парой, жить по-своему и оспорить авторитет собственных родителей, особенно родителей моего отца. Они жили в Гданьске. В Гданьске жило — и живет до сих пор — много людей с очень разным происхождением. Мои бабушка и дедушка оказались там, потому что им удалось добраться в Польшу из Сибири, куда их сослали из Литвы. Дед был, я бы сказала, исключительно последовательным в декларировании своей польской идентичности — везде писал, что он поляк. Этого хватило советским чиновникам: дальше они уже не вникали в детали и в 1957 году позволили семье выехать с места ссылки под Иркутском в Польшу. Мои дедушка и бабушка выбрали Гданьск. Поэтому, как только представилась возможность покинуть Сибирь, они ею воспользовались. В 1970-е годы, когда я была ребенком и жила с дедушкой, бабушкой и отцом в Гданьске, стали возможны контакты с Литвой и родственниками, живущими в Литве. И когда появлялась возможность приезда из Литвы братьев, сестер или дальних родственников моих дедушки и бабушки, то бабушка решила, что не может быть так, чтобы ребенок, то есть я, не говорил по-литовски. Поэтому она начала разговаривать со мной по-литовски, а я «загрузила» этот язык в мозг идеально — и так оно и осталось. Позднее оказалось, что литовский — особенно в конце 1980-х и начале 1990-х годов — был языком очень ценным, потому что принадлежал соседу Польши, который обретал свободу.
Насколько, по-вашему, сегодня литовцы хорошо знают страницы общей истории с Польшей, а поляки — общей истории с Литвой?
Что ж, поляки тоже предъявляют претензии к немцам за то, что те мало знают об истории Польши, особенно о той ее части, которая — мягко говоря — не показывает немцев в лучшем свете. Думаю, что это скорее воображаемые пробелы. Мы интересуемся друг другом только в той мере, в какой это нам нужно. Мы знаем о друг друге ровно столько, сколько необходимо. Я считаю, что поляк для литовца и литовец для поляка интересны не из-за своей национальности, а потому, что их объединяет профессия, общие интересы или совместная деятельность. И здесь, думаю, за последние 30 лет удалось выстроить эту модель взаимопонимания — и этому стоит радоваться.
И не забывать об общем прошлом нам помогают, в том числе, переводы трудов литовских историков о совместной истории Литвы и Польши, которые стали возможны благодаря Катажине Коженевской. А в Кракове, где когда-то правили литовец Ягайло и его потомки, где они похоронены — на Вавеле, где стоит памятник польскому классику Адаму Мицкевичу, известному своими словами Litwo, Ojczyzno moja!, чувствуется ли литовский дух на улицах, в храмах и королевском замке на Вавеле?
Можно спросить у тех тысяч украинцев, которые недавно приехали в Краков, знают ли они, кто это — тот, стоящий на Рыночной площади, кого в обиходе называют Адасем... А вообще, Краков меняется. И нужно заметить, что Литва уже не находится в той орбите общепринятого, канонического исторического знания, которым раньше обладали поляки. Сейчас дети у могилы польско-литовского короля Ягайло в кафедральном соборе на Вавеле шумят. Ну каждый был на школьной экскурсии, знает как это... И здесь нужно заметить одно: истории, о которых мы с удовольствием рассказывали бы себе — мы, наследники Великого княжества Литовского — становятся все более далекими, все меньше понятными. И не стоит за это ни на кого обижаться. В этом контексте это совершенно естественно.
А польский язык в нашей части Европы становится региональным языком, приобретает международную перспективу — как посредник для передачи достижений науки и культуры Восточной Европы дальше — на Запад? Как вам кажется, учитывая, что переведенные вами книги, например, по-русски так и не изданы. А когда-то многое из литовских научных трудов печаталось больше по-русски...
Кажется, что русский язык, который до сих пор служил также языком общения, в том числе обсуждения истории Великого княжества Литовского, уступает место английскому. Таким образом открывается новое пространство. На это мы все рассчитывали и этого хотели в начале 1990-х годов, когда все кричали, что Литва хочет в Европу.
Виктор Корбут
Аудиоверсию интервью с Катажиной Коженевской слушайте в добавленном файле.