Катынь является одним из наиболее страшных советских преступлений и глубокой исторической травмой для польского народа. Расстрелы около 22 тысяч польских военнопленных в апреле-мае 1940 года провели по решению Сталина и Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта того же года. Одним росчерком пера Кремль не только истребил людей, которые могли с оружием в руках выступить против него, но и цвет польской интеллигенции, поскольку массу пленных составляли офицеры запаса. Эти люди в гражданской жизни были адвокатами, врачами, инженерами, преподавателями, представителями других профессий.
Изучение и выяснение Катынского преступления продолжается. Недавно в Варшаве в рамках XXVIII Ярмарки исторической книги была представлена монография немецкого журналиста Томаса Урбана «Катынь. Преступление и пропагандистская борьба великих держав». Стоит отметить, что выход книги предвидится в России, а также в Испании.
Вашему вниманию фрагменты презентации и дискуссии вокруг этой публикации. В ней, помимо самого автора, приняли участие также ведущие польские исследователи.
Томас Урбан в своем выступлении отметил, что СССР на Нюрнбергском процессе безуспешно пытался вписать Катынь в список гитлеровских преступлений. Он также коснулся вопроса, насколько западные лидеры, в первую очередь американский президент Франклин Делано Рузвельт и британский премьер Уинстон Черчилль, были осведомлены о том, кто стоял за расстрелами польских военнопленных и какова была их позиция в отношении катынского дела:
Лгал ли Рузвельт по делу Катыни? Я анализировал американские документы и пришел к заключению, что он не лгал. Рузвельт этим делом не интересовался. В его окружении сидели люди, которые блокировали какую-либо информацию, несоответствующую взгляду о Сталине как о «хорошем парне». В книге я описываю негативную роль бывшего посла США в СССР Джозефа Дэвиса, который восхищался Сталиным. Он написал в 1941 году книгу «Миссия в Москву», ставшую бестселлером – было продано 700 тысяч экземпляров. Дэвис в ней пишет, что все русские любят и уважают Сталина, что это лидер глубоко демократической страны, и что там такая демократия, о которой американцы могут только мечтать. В этой книге была такого рода идеализация сталинизма, поэтому американцы верили в этот образ.
В то же время, немецкий журналист подчеркивает, что Черчилль — это совсем другое дело:
У Черчилля не было сомнений, что Сталин ужасный, что он диктатор и что в Советском Союзе есть лагеря и Гулаг. И министерство иностранных дел Великобритании создало две рабочие группы, независимые друга от друга, для изучения катынского дела на базе немецких и советских документов, полученных от Сталина. Одна группа заявила, что за Катынь ответственны немцы, а вторая пришла к заключению, что все же это дело советских рук.
Тогда Черчилль сказал, что раз нет однозначных доказательств, кто это совершил, то в таком случае ничего нельзя окончательно утверждать. Кроме того, понятно, что Черчилль не был заинтересован обвинять Сталина в Катыни.
Вместе с тем, один из участников обсуждения профессор Томаш Шарота обратил внимание присутствующих на жесткую цензуру британцев в вопросе Катыни, когда в апреле 1943 года весь мир облетело известие, что в лесу под Смоленском немцы выявили массовые захоронения с останками польских пленных, убитых выстрелом в затылок. Гитлеровская пропаганда пыталась играть «катынской картой», чтобы таким образом привести к расколу в лагере союзников:
2 мая 1943 года Зыгмунт Новаковский – ярый антикоммунист – опубликовал в газете «Польские ведомости» статью под названием «Castrum doloris» (Место скорби). Это была реакция польского публициста и журналиста на сообщение о Катынском преступлении. Дело очень сложное. Впервые полный текст данной статьи за 1943 год можно было прочитать в брошюре, изданной в Брюсселе в 1949 году. Дело в том, что текст, опубликованный «Польскими ведомостями» в Лондоне, вышел с вмешательством британской цензуры. Цензоры не разрешили опубликовать в газете, которую издавали поляки в Лондоне полный текст, и он вышел с белыми пятнами, которыми затушевали некоторые из его фрагментов. Но, чтобы еще усложнить задачу – этот заретушированный текст использовала германская пропаганда. В «Новом варшавском курьере» [газета, которая выходила в оккупированной Варшаве] опубликовали статью Новаковского, обращая внимание, мол, «посмотрите, как эти англичане цензурируют!». То есть, немцы хотели показать, что даже в союзнической Англии нельзя писать правду о Катыни.
Однако, чтобы еще усложнить присутствующим этот вопрос, я взял с собой подпольное издание «Голос демократии», которое выходило в Варшаве и было официальным органом Демократической партии. Здесь опубликовали текст «Жалкое отличие». В оккупированной Варшаве считалось, что перепечатка этой правдивой статьи «Новым варшавском курьером» и является чем-то, с чем польский патриот согласиться не может.
В свою очередь профессор Тадеуш Вольша обратил внимание на цензуру на радио ВВС, которое в годы войны называли «голосом свободной Европы»:
ВВС много месяцев и лет информировало британских слушателей о том, что Катынское преступление совершили немцы. Польское правительство в изгнании неоднократно пыталось вмешаться в ситуацию и заявляло, что это неслыхано, чтобы подавалась такая информация. Но ничего нельзя было поделать.
Такая же история с Катынским памятником в Лондоне, который открыли только в 1976 году, когда уже весь мир знал правду, а англичане продолжали сидеть во лжи о Катыни. Не знаю насколько это обосновано, но, мне кажется, что они в этом сидели даже дольше, чем советы. Открытие Катынского памятника фактически прошло без участия представителей британских властей.
Профессор Войцех Матерский, еще один участник дискуссии, несмотря на общую позитивную оценку книги Томаса Урбана раскритиковал некоторые ключевые ее аспекты:
Томас Урбан – и здесь, и в книге–ставит тезис, что Рузвельт верил в то, что Катынское преступление совершили немцы. Скажу так, со смерти Рузвельта, который скончался в апреле 1945 года, прошло почти 75 лет, а то, что сделали его советники по имиджевым вопросам продолжается до сих пор. Его стереотипно воспринимают как идеалиста, политика, который руководствовался моралью и итд. В то время, когда– по моему глубокому убеждению – это был трезвый реалист, циник, который всегда делал ставку на эффективность. Рапорт советника президента по европейских вопросах полковника Хенрика Шиманьского его ошеломил, и он приказал уничтожить документ, а самого полковника убрать из своего окружения с приказом Шиманьскому, чтобы тот вообще не брал слово по катынскому вопросу. Дело в том, что Рузвельту перед этим на стол положили отчет госдепа и отчет департамента войны, который был еще важнее. В последнем говорилось, что конфликт на Дальнем Востоке может длиться аж до 50-х годов и может повлечь за собой, как минимум, миллион жертв, а единственной возможностью сократить длительность войны и сохранить столько жизней американцев является вступление СССР в войну с Японией на Дальнем Востоке. Рузвельт делал все, чтобы не рассердить Сталина. Шла игра, и Рузвельт умело хорошо сыграл.
[…]
Мне ближе тоже циник, но, так сказать, значительно более искренний и открытый в своих действиях человек, а именно Черчилль. Он открыто сказал полякам: «У меня нет сомнений, кто это сделал, но они нам нужны. Нам нужна их сила. Без этого мы не победим Германию, а, по крайне мере, мы не победим так быстро, как бы могли это сделать». В письме в 1943 году он открыто писал, что нет сомнения в том, что Катынь – это дело рук русских, но еще не время, когда об этом можно говорить. Об этом можно будет сказать уже после войны.
Материал подготовил Назар Олийнык