В варшавском издательстве Scholar вышла книга польского исследователя, преподавателя Центра европейских региональных и локальных исследований Института Америки и Европы Варшавского университета Романа Шуля Separatyzmy, ruchy niepodległościowe i regionalizmy we współczesnej Europie («Сепаратизм, движения за независимость и регионализация в современной Европе»).
Роман Шуль родился в 1952 году в нынешнем Подкарпатском воеводстве Польши и с детства ощущал остроту «национального вопроса». Ведь на его родной земле пересекаются языки и культуры поляков, словаков, украинцев (русинов).
Работая с 1977 года в Варшавском университете, ученый последние двадцать лет занимается исследованиями национальных идей, регионализма, политических и лингвистических проблем, а также геополитики. Профессор Шуль отмечает, что региональные движения в разных странах иногда переходят в национальные, но очень часто остаются в культурной фазе, безвредной для единства того или иного государства. Так, некоторые регионы Европы (в Испании (Галиция), Италии (Сардиния), Польше (Кашубы) и др.) еще не достигли стремления жить независимой жизнью как отдельные страны.
Говоря о сложной ситуации в Украине, где наблюдается историко-культурное разнообразие, иногда переходящее в крайние формы самобытности и идентичности, как на западе, на венгерско-украинском пограничье, так и на российско-украинском фронте, Роман Шуль подчеркивает, что многие проблемы давно известны и обсуждаются учеными:
Всем известно и общепринято, как факт, что еще недавно Украина с точки зрения языковых, культурных различий, а также идентичности состояла из трех-четырех частей. Это западная часть, или Галиция, восточная, или Донецк и Крым, Юг, а четвертая часть — это переходная зона в центре страны, где существовала некоторая неопределенность в самоидентификации. И то, что мы сейчас наблюдаем, это трансформация этого центра. Центр Украины становится все более украинским. В то же время Восток и Юг «отпали» в результате ментальных и военных действий (России. — Ред.). Большой вопрос, как вернется Украина на эти земли.
Интересен ученому и случай Беларуси, которая, с одной стороны, интегрирована в «русский мир», как того желает Путин в Украине, и при этом остается формально независимым государством. Т.к. в Беларуси все ключевые решения принимает лично диктатор Лукашенко, открыто называющий белорусов «русскими со знаком качества», то как это понимать с точки зрения науки?
Присоединил ли Лукашенко Беларусь к России? В определенном смысле да, в частности, в экономической сфере, в вопросах безопасности. Но идентичность, чувство самобытности все же там сохраняются. Несколько лет назад я прочитал в «оппозиционном» белорусском издании в Интернете, что белорусы, приезжая в Москву, сразу чувствуют себя не русскими, мол, сравнение своей страны с Москвой делает белоруса «националистом». И это психологическое отделение от России, заметьте, происходит при Лукашенко. Нет, это отнюдь не вражда к России, а отчуждение. Я не говорю, что это происходит благодаря Лукашенко, но — при нем. Он не хотел становиться губернатором, а хочет оставаться «президентом» — и это дало определенные результаты, которые мы имеем.
Напомним, что с 2020 года Польша и другие страны Запада не признают Лукашенко президентом Беларуси.
Продолжая белорусскую и украинскую темы, Роман Шуль подмечает разные ракурсы их анализа. Исследователь в нашей беседе, в частности, коснулся разразившегося в Польше спора о вариантности форм na Białorusi (Ukrainie) и w Białorusi (Ukrainie). Роман Шуль предлагает не политизировать языковой вопрос искусственно, к чему склонны некоторые интеллектуалы:
Я использую форму na Białorusi, являющуюся нормативной в польском языке. И в этом нет ничего оскорбительного. Это просто польский язык — и поэтому мы говорим: na Słowacji, na Węgrzech, na Ukrainie, na Litwie, na Łotwie. Но: w Bawarii, w Meklenburgii и т.д.
Предлог w не обязательно указывает на то, что речь идет о государстве. Ведь мне приходилось слышать мнения, что предлог na якобы несет в себе что-то оскорбительное для Беларуси и Украины. Мол, предлог na указывает на то, что эти страны являются регионами других государств, а предлог w указывает на то, что эти страны являются государствами. Но, приведенные в пример Бавария или Мекленбург — земли, входящие в состав Германии, не являются государствами и т. д.
В то же время Роман Шуль осознает, что подобные дискуссии не возникают на пустом месте. И этим вопросам он собирается посвятить свою следующую книгу:
Я уже написал главу «Пробуждение крестьянских народов в Европе». Речь идет об украинцах, белорусах, литовцах и фламандцах. Они «проснулись» в одно время. И у них был выбор: в случае с украинцами — быть украинцем, поляком или, может быть, русским. В случае фламандцев это был выбор между фламандцами, французами и бельгийцами.
Это «крестьянское пробуждение» шло по разным направлениям. Это коснулось и поляков. Но первыми «проснулись» чехи. Затем, в 1848 году, «проснулись» крестьяне Галиции. Несколько десятилетий спустя польские крестьяне присоединились к легионам (Пилсудского. — Ред.) для борьбы с большевиками.
В своих книгах Роман Шуль описывает и анализирует такое, казалось бы, типичное для белорусов и еще недавно многих украинцев явление, когда люди стыдятся своего родного языка. Однако польский исследователь уверяет, что подобный стыд свойственен населению разных стран:
Здесь мы имеем дело с населением, у которого сложилось ощущение того, что оно якобы «хуже» других. Но в XIX в. этот комплекс был свойственен 80-90% населения Европы — крестьянам. А над ним стояло дворянство, интеллигенция, имевшая национальное сознание — польское, немецкое, французское, бельгийское франкоязычное.
И крестьянам пришлось как-то к этому приспосабливаться. Быть просто крестьянином уже не было возможности. Нужно было вписываться в те или иные нации. Несколько лет назад на английском языке вышла книга From Peasants to Frenchs («От крестьян к французам») — о том, как французские крестьяне «стали» французами. И в этом случае у французской идеи не было конкурентов.
В Провансе также существовала региональная идентичность, Бретань была слишком слаба, чтобы противостоять централизму Франции.
Зато в Бельгии у крестьян был выбор: либо стать франкоязычными бельгийцами, либо фламандцами. И многие франкоязычные крестьяне стали «бельгийцами». У многих из них голландские фамилии, но они уже франкоязычные. Но не все стали франкоговорящими бельгийцами. Некоторые стали фламандцами.
Исторически Фландрия не могла отделиться от Бельгии. И все из-за Брюсселя. Этот город похож на Вильнюс (Вильно) начала ХХ века: в центре (голландскоязычной. — Ред.) Фландрии лежит франкоязычный город Брюссель. А если Фландрия и отделится, то без Брюсселя. Литовцы тоже не могли отделиться (от Польши. — Ред.) без Вильнюса.
Поэтому было решено в целях сохранения единства Брюсселя с Фландрией сохранить единство Бельгии. Таким образом, Бельгия превратилась в федерацию трех регионов, соответствующих трем языковым и этническим общностям.
Все это иллюстрирует более широкую тенденцию. Там, где конкурируют национальные идеи, есть выбор: быть белорусом, поляком, литовцем или русским или отказаться от всех вышеперечисленных идентичностей и быть «здешним».
Виктор Корбут