Около 4 тысяч доносов с начала широкомасштабного вторжения в России было официально зафиксировано. Это новая тенденция? Это тенденция вызвана изменениями в законодательстве? Или почему их так много, как вы думаете?
Николай Полозов: Как в своё время писал Довлатов, а кто же написал все эти миллионы доносов. Мы видим, что действительно эта практика имеет место быть в России. Причём, с одной стороны, она поощряется властями, доносить считается правильным, а с другой стороны, репрессивные практики властей в отношении инакомыслящих.
Совершенно безумные какие-то уголовные дела за высказывания по вот этим новым законам о дискредитации армии, о фейках и так далее. Всё это порождает у населения страх. Это тоже подстёгивает к тому, чтобы заниматься доносительством.
Опять-таки, не стоит исключать и уголовно-квартирный вопрос, когда инструмент доносительства используется для достижения каких-то своих личных выгод, когда донос пишется на коллегу по работе, на соседа, иногда доносы пишут внутри семей. Поэтому всё вместе это как раз и приводит к тому, что это явление становится всё более и более распространённым. Конечно, пока до сталинских масштабов далеко, пока речь идёт о тысячах доносов, но я думаю, что с учётом того, как стремительно происходит деградация общества в России, то эта тенденция будет иметь, безусловно, характер всё более и более увеличивающихся проблем.
Мне кто-то не понравился, я могу придумать что-то, написать на него донос, и его обязательно арестуют, или мне нужно какие-то доказательства, или это все проверяется, или сейчас в России такое не действует. А если есть какая-то информация, как бы свидетель, то сразу берём оборот.
Николай Полозов: Ну, как правило, формальные действия власти всё-таки предпринимают, то есть до возбуждения уголовного дела проводят так называемую доследственную проверку, если есть основания для возбуждения дела, то возбуждают.
Хотя зачастую, иногда никаких доказательств не требуется, как, например, в случае с женщиной-врачом, которая на приёме выразилась как-то неуважительно по отношению к участникам «СВО», и потерпевшей является супруга погибшего на войне российского солдата и её ребёнок, и по большому счету в деле, кроме их слов, ничего нет. И это было абсолютно достаточно для того, чтобы, по крайней мере, продолжать следствие, удерживать эту женщину-врача в СИЗО, провести у неё дома обыск и так далее. Второй аспект — это всё-таки наличие крыши.
Вот это слово, пришедшее с 90-х, когда все вроде как бы равны, но если у кого-то есть покровители в каких-то структурах государственных, если среди силовиков есть знакомые, это позволяет иметь такую неформальную защиту от формальных действий. Поэтому донос можно написать на любого, но не факт, что если у человека есть возможности, связи и так далее, что в отношении него будет какое-то дело.
Интересно получается, что это действует и наоборот. Если у меня есть связи и мне кто-то не понравился, то его по-любому посадят.
Николай Полозов: Шансы очень высокие, а если есть чем поживиться силовикам, например, донос в отношении бизнесмена, состоятельного человека и так далее, то это дополнительные стимулы для вот такого условного раскулачивания и перераспределения этого ресурса. То есть человек может в конечном счёте и обойдётся без уголовного дела, но это ему станет очень высокой ценой, учитывая ту коррупцию, которая в российских правоохранительных органах существует.
Вот эти уголовные статьи, административные статьи по поводу фейков о российской армии и все связанное с так называемой «СВО», с войной России в Украине. Я так понимаю, что эти статьи используют ещё и для мобилизации. Потому что я слышал, опять же, читал в российских локальных медиа, то есть там, на местах, где-то в районных газетах, сайтах и так далее, о том, что многих подростков таким образом сажают как бы «на крючок», и потом заставляют подписывать контракты. Слышали ли вы о такой практике и можно ли от этого вообще открутиться?
Николай Полозов: Скажем так, в России достаточно развит этот репрессивный аппарат, точный до идеального состояния. Все эти механизмы, которые позволяют человеку лишить свободы. И совершенно очевидно, что необходимость в исполнении кадрового резерва в армии можно черпать из этой людской массы, из числа заключённых, из числа лиц, которые подвергаются уголовному преследованию.
Началось всё из правительственных колоний, куда ещё Пригожин приезжал и вербовал людей в Вагнер. После этого функции эти взяли на себя министерство обороны. Но встал вопрос, а что делать со следственно арестованными? Вот человек ещё не осуждён, он находится у следствия и так далее.
И решили, что этих людей тоже можно отправлять в армию. Причём, не дожидаясь приговора суда, приняли соответствующие поправки в закон. И теперь по многим категориям преступлений люди могут не идти в тюрьму, а могут подписать контракт и отправиться на фронт.
Уголовное дело в этом случае в отношении не приостанавливается. А если они получили какие-то государственные награды и так далее, то и вовсе прекращается. Последняя категория, которую власти хотели использовать для этих целей, это те в отношении кого предварительное следствие завершено, но судебное разбирательство не завершено.
И нет приговора. И вот сейчас активно идёт обсуждение того, что давайте примем закон, чтобы и на стадии суда можно было человека вынимать из клетки и отправлять на убой. Поэтому, конечно же, в том числе уголовные дела фабрикуются и для того, чтобы пополнять вот этот вот резерв пушечного мяса.
Выгоду получают все. Следователи, прокуроры, судьи, которые тем самым увеличивают себе положительную статистику, зарабатывают так называемые палки, звания, погоны. И в конечном счёте страна, которая теряет во всём этом, это простые граждане России, попавшие вот в этот капкан репрессивной машины.
Как вы думаете, может быть, знаете, есть ли какой-то план по набору таких людей?
Николай Полозов: Мне об этом ничего не известно. Наверняка какие-то планы по возбуждению уголовных дел есть. Они всегда были.
Власти, скорее всего, этим пользуются. Но, учитывая, что масштабы потерь просто грандиозны у российской армии, то, конечно же, для восполнения этих потерь все средства хороши. И деньгами заманивают, и уголовными делами заманивают, и как только не заманивают.
Но, по всей видимости, власть будет вынуждена пойти на непопулярную меру и объявить новую волну мобилизации. По крайней мере, всё к этому идёт.
Прокремлёвские каналы обещали её в ноябре. Но, я так понимаю, что они проверяли почву, а частичная мобилизация ещё не закончилась. Люди, как бы, не очень, я так понимаю, относятся к этой полной мобилизации. Да и обещали её уже много раз. Вы видите предпосылки к этому? Путин указом увеличил количество служащих в армии до почти 2,4 миллиона. Это уже предпосылки к мобилизации? Или ещё нет? Или ещё какие-то будут? Или ещё какие-то мы не видим, может быть, а вы заметили?
Николай Полозов: Да, очевидно. То есть, увеличение указом Путина численности армии, это, безусловно, прямая предпосылка к мобилизации.
Другой вопрос, что власть очень не хочет её проводить, поскольку это непопулярная мера. И до того, после неудачной первой волны мобилизации, когда большое количество людей выехало из России, когда выявились все эти огрехи этой административной системы, и после этого меняли законодательство, вводили электронные повестки, вводили все ограничения для тех, кто не явится в военкомат, вот эти все нововведения ещё так и не испробовали. То есть, такая ползучая мобилизация идёт, заманивают как только можно, деньгами, какими-то льготами и так далее.
Но этого тоже уже не хватает.
Алексей Бурлаков
