История с баллистической ракетой «Орешник» — это, скорее всего, показуха и отрепетированный вброс, об этом пишет сразу несколько медиа со ссылкой на свои источники. Напомню, 21 ноября оккупанты ударили под Днепру ракетой, которую потом Путин назвал «Орешник» и которая является баллистической ракетой средней дальности. Но зачем вообще нужен такой вброс? Кому он выгоден, если его можно так быстро разоблачить?
Дмитрий Гудков: Хочу сразу подчеркнуть, что я не военный эксперт и мало что понимаю в Орешниках, ракетах и их разновидностях. Поэтому мне сложно утверждать, была ли это провокация, вброс или репетиция. Однако очевидно, что Путин всё больше стремится изображать из себя сумасшедшего, способного нажать на красную кнопку. Ядерный шантаж, как мы видим, приносит ему определённые плоды — он позволяет Путину чувствовать себя увереннее.
Ядерный шантаж сегодня — это единственное, что сдерживает НАТО, в первую очередь США, от более активной и существенной поддержки Украины. Это работает, потому что никто не хочет проверять, блефует Путин или нет. Представьте, кто разбирается в каких-то «Орешниках»? Лишь военные специалисты, и даже они могут ошибаться. Никто не хочет рисковать, предполагая, что он действительно может нажать кнопку.
Путин действует нахраписто, как гопник из питерской подворотни: даже если ты слабее, но готов идти на больший риск, ты выигрываешь. Его стратегия — демонстрация готовности пойти дальше, чем Запад. Логика проста: «Да, мы все погибнем, но вам терять больше, чем мне. У меня тоже есть, что терять, но вы потеряете всё».
Но ты не можешь постоянно угрожать ядерной кнопкой, потому что в какой-то момент твой блеф станет очевидным. Тогда с тобой перестанут считаться. Возможно, Путин загоняет себя в угол: любое решение станет для него фатальным. Либо он нажимает кнопку, начиная ядерную войну, либо подтверждает, что блефовал. Второй вариант равносилен потере власти, потому что больше никаких рычагов влияния у него не останется.
Таким образом, ядерный шантаж — это игра на грани. Когда граница будет достигнута, ему придётся либо нажимать кнопку, либо придумывать новую страшилку. Но страшилку, более пугающую, чем ядерная война, представить сложно.
Может ли он действительно нажать кнопку?
Дмитрий Гудков: Хочется верить, что нет. Но я уже однажды ошибся, как и многие эксперты, считавшие, что Путин не начнёт войну. До февраля 2022 года казалось, что это бессмысленно: победить невозможно, риски слишком велики. Тем не менее, он начал.
Это значит, что Путин способен принимать иррациональные решения. Здесь рисков ещё выше. Хочется надеяться, что ему не дадут нажать кнопку. Но я не хотел бы проверять эту гипотезу. Запад, вероятно, тоже не хочет.
Что касается слухов о подготовке России к «победе» и планам по организации перемирия, это, скорее, проработка сценариев. В таких системах прорабатываются разные варианты: от перемирия с уступками Запада до полной капитуляции Украины. Однако найти компромисс, который устроил бы и Путина, и Украину, крайне сложно.
Путин, скорее всего, потребует не только признания захваченных территорий, но и отказа Украины от вступления в НАТО, а также других неприемлемых условий. Маловероятно, что даже Трамп, если станет президентом, согласится на такие условия.
Интересный вопрос — что сделает Трамп, если Путин не согласится на компромисс. Возможно, США сосредоточатся на Китае, оставив Украину Европе. Или, напротив, усилят военную поддержку Киева. Это остаётся большой интригой.
Ещё один момент — выборы в Румынии, где может победить пророссийский кандидат. Но история показывает, что, придя к власти, политики часто меняют риторику, учитывая реалии ЕС. Быть пророссийским в оппозиции — это одно, а действовать в интересах Европы на посту — совсем другое. Пример Италии хорошо это демонстрирует.
Таким образом, риторика оппозиции не гарантирует её действий в случае победы. После выборов политика обычно корректируется под новые обстоятельства и необходимость учитывать мнение элит.
Алексей Бурлаков