Не только учителя, но и эксперты, и даже родители признают, что работа в современной школе становится всё труднее. При этом учителей в польских школах всё меньше. Поговорить об актуальных проблемах работы учителя в польских школах Польское радио пригласило Катажину Матыевич, бывшую активистку антимоббингового движеня.
Школа как место работы — это тяжело?
Безусловно, очень тяжело. Последние годы кардинально изменили это место работы. Я имею в виду пандемию, а также войну в Украине. В школах у нас вдруг появились дети с травмой, дети из разбитых семей и дети, не говорящие по-польски. Это полностью изменило характер работы учителя.
Итак, учителя, и дети столкнулись с новыми вызовами. Сначала пандемия, затем — появление людей, которые часто не понимают, что им говорят, с иным культурным и бытовым багажом, в очень специфической ситуации, порой травматической, ведь речь идёт о внезапной, вынужденной войной смене места жительства. Но, пожалуй, это не единственные проблемы, с которыми сегодня сталкивается школа.
Профессия учителя сильно потеряла престиж в последние годы. В мае Центр изучения общественного мнения провёл исследование и составил список профессий по степени общественного уважения — так это было названо. Учитель оказался на девятом месте. На первом — пожарный, медсестра, затем квалифицированный рабочий, шахтёр, заводской инженер, преподаватель университета, фермер среднего хозяйства, врач и только потом — учитель. Что произошло в польской школе, что люди стали так плохо думать об учителях?
Ещё 15 лет назад, помню, учителей было слишком много, в том смысле, что не для всех была работа. А сейчас в Польше не хватает примерно 20 тысяч учителей — ситуация полностью обратная. Это связано с тем, что некоторое время у нас был «рынок работника». Я сама занималась рекрутингом и буквально «вытаскивала» учителей из школ — в первую очередь, преподавателей иностранных языков, затем учителей точных наук, которых мы перепрофилировали, например, в бухгалтеров или специалистов по обслуживанию клиентов. Люди, уходившие тогда из профессии, в основном просто меняли сферу. Я как карьерный консультант работала с такими людьми. Они уходили туда, где работа лучше оплачивалась. И теперь в больших городах возник парадокс: если раньше уровень образования в крупных городах считался выше, чем в сельской местности или маленьких городках, то теперь всё наоборот. Потому что очень трудно прожить на учительскую зарплату в большом городе. Я сама из Кракова, и там это фактически невозможно. Кто же продолжает работать в школе? В основном люди, которым немного осталось до пенсии, которым просто невыгодно менять профессию; люди по призванию; а еще те, у кого есть супруг или партнёр, способный содержать семью; и те, кто не смог найти другую работу.
Учителя жалуются на низкие зарплаты. Это, к сожалению, постоянная тема, которая с началом учебного года особенно громко звучит в публичном пространстве. В этом году 1 сентября прошли протесты перед Министерством национального образования. Они говорят, что то, что предусмотрено правительством и подписано президентом в Карте учителя, слишком мало, чтобы они почувствовали себя финансово оценёнными. Денег не хватает на достойную жизнь, чтобы развиваться, покупать книги, ходить в театр. Я прочитала слова одного из учителей года (каждый год выбирают такого), и он сказал: «Когда я возвращаюсь домой, у меня нет сил ни на какую культуру. Я хочу лечь. Смотрю полсерии сериала просто чтобы снять стресс после работы в школе, и всё». Учителя перегружены, у них нет сил, а ещё и ресурсов на саморазвитие.
Добавлю ещё, что у учителей есть и еще одна трудность: сейчас говорят, что дети другие. И действительно, каждое поколение чем-то отличается, но я наблюдаю, что с каждым годом работать становится труднее. Всё больше агрессии среди детей, и мы это знаем, но всё равно об этом нужно говорить снова и снова. Огромная проблема — психическое здоровье детей, с этим учителя сталкиваются ежедневно.
Снижение престижа работы учителя, начинается, наверное, не в самой школе, потому что ребёнок приносит домой какие-то истории, и бывает так — об этом тоже говорят учителя, — что это потом к ним каким-то образом возвращается. Ребёнок слышит от родителя и плохие слова в адрес учителя. Когда-то учитель был неприкосновенным, имел авторитет, и родители дома этот авторитет не ставили под сомнение.
Сейчас всё иначе: у учителя больше нет того авторитета, который был раньше, и он должен как-то его выстраивать. И в этом нет проблемы, если это происходит в нейтральном ключе — то есть даётся кредит доверия, проводятся встречи, есть добрые намерения, и тогда авторитет можно постепенно построить. Но чаще всего происходит так, что родители чувствуют себя как будто клиентами этой школы. И считают, что школа должна подстраиваться под них, под их ребёнка. А ведь и частная школа в каком-то смысле сама ставит их в такую позицию и частично позволяет занимать эту роль: «я плачу — я требую». Это также вопрос того, как мы воспринимаем капитализм. Мы сами идём на работу и видим: либо мы предоставляем услуги, либо мы сами являемся клиентом. То же самое переносим и на школу, не пытаясь искать взаимного понимания. Не осознаём, что это должна быть система, где есть отличное сотрудничество и коммуникация ради блага нашего ребёнка, ведь именно это для нас самое важное. Но мы скорее видим ситуацию так: я здесь клиент, мой ребёнок в центре, и я требую. Если в школе на уроках проявляются какие-то проблемы, то виновата школа, а не то, что происходит, например, дома.
Без совместных действий с родителей, со средой, где живут дети, решить эту проблему невозможно, задача просто невыполнима.
PR3/ik