В этом году будет отмечаться 200-летие со дня рождения поэта Владислава Сырокомли. Под именем Людвик Кондратович он родился на территории современной Беларуси, в Бобруйском уезде, между Минском и Могилевом. Сам себя считал и литовцем, и поляком, писал же только по-польски. (за исключением одного произведения, но весьма знакового – «Добрыя весці»).
Кроме того, 160 лет назад Польшу, Литву, часть Белоруссии и Украины (Волынь) охватило Январское восстание.
Два события взаимосвязаны. Сырокомля не дожил буквально год до восстания. Но все этого творчесто было проникнуто польско-литовским патриотизмом. А причем здесь Белоруссия и белорусы?
Именно в 1860-е гг. произошел кардинальный перелом в судьбах этой страны. Российские власти, подавив восстание и избавившись от влияния интеллигенции, к кругам которой принадлежал Сырокомля, сформировали для белорусов новую идентичность, связанную не с общими традициями с поляками и литовцами времен Речи Посполитой, а с Российской империей.
То есть Сырокомля был одним из последних певцов Речи Посполитой. И сейчас его наследие особо актуально. Ведь без возвращения к этому наследию невозможно и переориентация Беларуси с России на Запад, воплощением которого для нее всегда были Польша и Литва.
О том, что произошло в 1860-е гг. с Белоруссией и как это предопределило ее сегодняшнюю судьбу, когда она, бывшая историческая часть общего цивилизационного пространства с Польшей и Литвой, стала союзницей имперской России, рассуждает белорусский историк, эмигрировавший в Израиль, Александр Белый. Называющий себя «литвином», между прочим, т.е. ассоциирующий себя с исторической традиций бывшего Великого Княжества Литовского.
Сейчас в Беларуси на слуху имена Александра Пушкина или даже Николая Гоголя, но не Владислава Сырокомли. Хотя жил он примерно в одно время с ними. Кто это был? И равен ли он по величине «великим» русским писателям?
В свое время он был едва ли не самым переводимым на русский польскоязычным литератором. Но не только поэтом, но также историком литературы, краеведом, публицистом, переводчиком. Он кстати, первым понял важность творчества Шевченко и перевел «Кобзаря» на польский. По убеждениям был близким к социал-демократии, хотя сам этот термин не был тогда известен. И если какие-то из поэтических произведений Сырокомли сегодня кажутся слишком затянутыми и дидактическими, то его публицистика очень современна и сейчас. Он заложил основы современного, модерного медийного взгляда на Литву и Белоруссию. Очень ценны его путевые заметки, которые учат смотреть на родину именно как бы глазами образованного среднего класса, с уважением ко всем языкам, религиям и сословиям и призывают к модернизации хозяйственной и культурной жизни. Если вспомним опыт коммунизма и нацизма, соперничавших друг с другом на нашей территории спустя 80 лет после смерти Сырокомли, то становится понятным, насколько он актуален. Да и для становления белорусского языка он сделал невероятно много. До нас дошло только одно его стихотворение на белорусском, зато программное. «Добрыя весці» – это реакция на «Весну народов» 1848 г., вписывающее белорусскую культуру в центральноевропейский контекст. Он ведь был ровесником Шандора Петефи, венгерского национального поэта-демократа, павшего жертвой российской интервенции. И во многом был похож на него во взглядах. А в польскоязычной публицистике именно Сырокомля в свое время наиболее последовательно отстаивал право зарождавшегося белорусского языка на существование. Обидно осознавать, но значение его творчества в Беларуси катастрофически недооценено. Литовская интеллигенция знает его несоизмеримо лучше.
Что из себя представляла территория нынешней Беларуси в 1860-е годы? Сейчас это — «русский мир». А тогда? Ведь тогда она уже входила в состав Российской империи.
Во время Январского восстания никто не считал всю территорию нынешней Беларуси единой «Белоруссией». Это название и его смысловое наполнение тоже относилось к территории трех губерний: Витебской, Могилевской, а также иногда и к Смоленской.
Позже, в 1920-х годах, когда устанавливали границы БССР, от нее отрезали не только всю Смоленщину, но и изрядные куски Витебской губернии.
В этой первоначальной Белой Руси, как и в Литве, номинально большую часть землевладельцев составляла католическая шляхта, говорившая по-польски. Но здесь у нее не было глубоких корней, она по определению была изолирована и обречена. К католикам относилось примерно 5% населения и у них не было никаких неформальных общественных институтов, не было ощущения земли под ногами.
Гроденская же и Виленская губернии, как и Ковенская, относились к Литве. Не все здесь говорили по-литовски. Но в смысле самоощущения, исторической мифологии местные элиты ощущали себя литовцами, или, как тогда чаще говорили, литвинами. И они, даже говоря и читая по польски, экспериментировали с созданием нового белорусского литературного языка на основе местных говоров, а не родственного но уже вымершего канцелярского языка ВКЛ. И на тот момент они еще контролировали, если не считать политической власти, символическое пространство этой Литвы. Ее будущее мыслилось в неразрывной связи с Польшей, в пределах бывшей Речи Посполитой, политическую форму которой каждый понимал по своему. Но в плане мифологии, бытовой культуры – это была именно Литва, а не Польша и не Белоруссия. Промежуточное положение между Литвой и Белоруссией занимала Минская губерния.
И вот в результате поражения восстания 1863-1864 гг. и последующих 40 лет жестоких репрессий против «литвинов»-католиков они практически утратили национальное или даже региональное самосознание. Ощущение себя литовцами сохранили почти исключительно литовскоязычные жители, потому что они почти не понимали русского языка, да и зародившееся литовское национальное движение показало им ориентир — независимую, или возрожденную Литву.
А Российская империя продолжала идти в наступление, объявив «Белоруссией» сначала Минскую губернию, а в 1890-х гг. и Виленскую с Гродненской. Поводом было то, что здесь преобладал разговорный «белорусский» язык, который местные католики таковым в массе своей не считали. Называли его «простым». Термин ведь «белорусский» новый — примерно второй-третей четвертей XIX века, прежде этот язык назывался просто русским и даже воспринимался как единое целое с другим русским — украинским, отличаясь, как тогда, так и теперь от русского-московского. Но исторически это была Литва, не Русь, по крайней мере, северо-западная часть современной Беларуси, на основе языка которой сложился современный белорусский литературный язык, к слову.
В общем, русские имперцы использовали фактор белорусского языка, чтобы распространить свои претенции за нелитовскоязычную часть исторической, да и в прошлом этнической Литвы.
Российской империи, конечно же, не нужна была какая-то местная самобытность, в том числе языковая. Все равно ведь «белорусское наречие» никто не собирался использовать даже в начальной школе. Но зато под предлогом «белорусскости» как части триединого «русского мира» можно было унифицировать культурную среду Виленщины и Гродненщины, как это уже произошло к тому времени со смоленскими землями, утраченным Ливтой, Речью Посполитой еще в середине XVII в. В конечном счете, это во многом удалось. И, к сожалению, даже среди «поляков» Вильнюсского района Литвы, чьи предки были литовцами, а сейчас говорят нередко по-русски, по-белорусски, сегодня распространено крайне абсурдное сочетание рудиментарного польского шовинизма с симпатиями к путинизму.
Вот именно такого «белоруса», пусть себе католика даже, но не поляка, не литовца, а лояльного к Москве «обитателя» Северо-Западного края, как нызвались в имперской терминологии Литва и Белоруссия, и хотели воспитать русские имперцы. И мало где на просторах былой империи им удалось добиться настолько устойчивых, самовоспроизводящихся результатов, как в нынешней Беларуси, которая, в общем-то то ли так и осталась Северо-Западным краем, то ли деградировала до этого уровня.
Литва и Украина в последнее время восстанавливают общие с поляками основы мировоззрения, взгляда на себя, на Европу, на мир. А есть ли шанс у Беларуси уйти от России или ее уже окончательно засосало в русский мир?
Мне очень трудно отвечать на этот вопрос, ведь я нахожусь в самой гуще культурной войны. С одной стороны, я потратил всю сознательную жизнь в попытках разыскать и восстановить в Беларуси культурные коды, общие с Литвой и Польшей, то есть времен Речи Посполитой. А почему именно этих времен? Да потому что ведь это было время не русско-московского господства, а существования объективно сложившейся культурно-исторической среды, заложенной во времена, когда великий князь литовский Ягайло под именем Владислава стал королем Польши. То есть, с конца XIV века. А что было до этого? Древняя Русь? Но, простите, она уже к нашему времени была и забыта, и ее наследие много раз переработано, то есть вылилось в нечто новое. Апеллировать к нему также наивно, как к эпохе каменного века. Да, что-то когда-то было, но ведь и люди когда-то жили другие. Так что, выкапывать их трупы и оживлять? Время идет, человечество меняется. А Российская империя попыталась выкопать труп Древней Руси. И то же делает сейчас Российская Федерация. Причем трупу вкладываются в уста какие-то новые мысли и смыслы. Ведь труп мертв.
Речь Посполитая не умерла. Она продолжается в современных государствах — Польше, Литве, где было всегда живо ее наследие, культура, пусть также переработанное и переосмысленное.
И в Беларуси, если вы туда поедете, вы увидите на каждом шагу замки, дворцы, костелы, церкви, синагоги — то, что осталось со времен Речи Посполитой. Вы встретите людей, гордящимися своими литовскими, польскими фамилиями, предками, но не белорусскими, не русскими.
Но, учитывая все-таки специфику руссифицированной, советизированной Беларуси, я понимал, что эти коды прошлого нужно адаптировать к местным условиям: к белорусскому и даже русскому языку и т.д.
Но после более чем 30 лет усилий почти все моих проекты на родине были приостановлены, а я отправился в вынужденную эмиграцию, как это уже было не раз в истории нашей земли — после всех восстаний, в т.ч. Январского.
Сейчас мы видим, с каким трудом и кровью вырывается из русского, а точнее русско-московского мира Украина. И мне сейчас очень трудно представить, какова должна быть выигрышная стратегия для его противников в Беларуси.
За время после восстания 1863 г. Россия практически безраздельно господствовала в сфере образования и культуры в Белоруссии и продолжает там господствовать — уже в «независимой» Республике Беларусь.
Белорусская культура была лишь декорацией, взятой на вооружение той же Россией в форме СССР, с целью вытеснения польской и литовской культуры, и в целом это была очень удачная для русского мира игра.
Сегодня большинство деятелей белорусской культуры, считая себя качественно отличными от русских, на самом деле не имеют глубоких корней за пределами русского культурного, образно-символического поля. Образно говоря, если разбудить их среди ночи и спросить, кто самый великий поэт, они ответят: «Пушкин». Ну ладно, пусть даже Дмитрий Быков. Даже католический архиепископ Минско-Могилевский, глава белорусской римско-католической церкви, не знает никаких знаковых деятелей культуры, кроме русских. Как будто не было ни Мицкевича, ни Сырокомли, этих «литвинов», которое родились на территории нынешней Беларуси и стали польскими писателями, но с опорой именно на литовско-белорусские реалии и ценности.
Искать опору в формировании белорусской идентичности в крестьянах и их фольклоре – это крайне слабый инструмент в деле построения современной нации. Фольклор, в принципе, разрешался и в Российской империи, и в СССР, как нечто декоративное, не угрожавшего господству Москвы.
Из своего опыта я знаю, насколько равнодушно большинство белорусских деятелей относятся ко всем формам и символам местной нерусской, некрестьянской культуры. Творческая лаборатория по воссозданию в Минске и других крупных городах символической белорусской деревни оплачивалась Россией и это было своего рода вакцинацией против культуры «панской» (т.е. «польской», в смысле — Речи Посполитой и нерусской) и городской.
В итоге сегодняшняя Россия хозяйничает в Беларуси практически как у себя дома. Потому что Москва в голове, телевизоре и в газете, как поется в одной современно белорусской песне.
Для того чтобы победить в Беларуси, противники России должны на глубинном уровне стать патриотами исторической Речи Посполитой, хотя бы и с местными особенностями. Это единственная историческая возможность вырваться из русского мира, что мы видим на примере как Польши и Литвы, так и в последнее время сближающейся с Польшей Украины. Земля ведь круглая, и альтернатив немного. Но я пока не вижу серьезных признаков такого рода движения в Беларуси.
Говоря о 160 годах, прошедших со времени Январского восстания, как бы вы оценили это время с перспективы всех перемен, произошедших на землях бывшей Речи Посполитой? Что страны и народы приобрели, а что потеряли?
Отчасти приобрели ощущение единства в разнообразии, хотя этот процесс еще далек от завершения. Новая Речь Посполитая, как сообщество национальных государств, пока не стала геополитической реальностью, хотя это составляет глубинный интерес всех ее народов. Это было видно и в трагедии Второй мировой войны, это видно и сейчас. Как идеал, такое стремление существовало во времена Январского восстания. На кокардах повстанцев были изображены символы Польши – белый орел, Литвы – «Погоня» и Руси-Украины – святой Михаил. В наше время именно эти три страны наиболее заинтересованы в украинской независимости и построении современной украинской нации. А вот о Беларуси очень трудно сказать – где ее место на этой кокарде…
Режим Лукашенко, надевший на себя маску белорусского, хотя по сути это русско-промосковский режим, провоцирует всех соседей по всему периметру Беларуси, кроме России, на то, чтобы Беларусь обнесли железным занавесом. В результате, белорусы ограждаются от своих исторических соседей.
Что потеряла Беларусь за 160 лет? Господство польского языка и католицизма в городах. Но их сменил не белорусский, а русский с московским православием или т.н. православным атеизмом, исповедуемым Лукашенко, короче, все возможные, вплоть до извращенных, формы русского мира.
Новая же Речь Посполитая состоится, только если страны, существующие на ее просторах в наши дни, научатся решать исторические межнациональные и межконфессиональные проблемы.
Виктор Корбут