В рамках XIX Международного кинофестиваля WATCH DOCS прошел показ фильмов, посвященных российским правозащитникам, в рамках цикла встреч «За успех нашего безнадежного дела!» «За успех нашего безнадежного дела!» - это шутливый тост-пароль, который был популярен среди советских диссидентов. Повод для показа фильмов, к сожалению, печальный, а именно - годовщины смерти трех видных деятелей диссидентского и правозащитного движения: Людмилы Алексеевой (8 декабря 2018 года), Андрея Сахарова (14 декабря 1989 года) и Арсения Рогинского (18 декабря 2017 года). Именно о них и были показаны документальные фильмы. После показа картин сотрудник архива диссидентского движения Международный Мемориал Алексей Макаров ответил на вопросы зрителей. После его выступления мне удалось встретиться с историком и поговорить о советском диссидентском и современном российском правозащитном движении.
Прежде всего, я задала вопрос, что общего, а чем отличаются диссиденты и правозащитники:
Часть советских правозащитников стала российскими правозащитниками и участвовала в разработке Конституции, в разработке отдельных законов, в мониторинге нарушений прав человека в Чечне и так далее. Конечно, база, на которую они основываются, у советских и у российских правозащитников примерно одна и та же. Методы тоже довольно похожи, и преемственность, в принципе, есть. Другое дело, что сами темы иногда отличаются. Например, в советское время практически не занимались пытками, потому что их почти не было или мы о них не знаем. С другой стороны, гораздо шире сейчас возможности для коммуникаций с Западом, поэтому часть методов, конечно, отличается.
При этом Алексей Макаров отметил, что в советской России опаснее было заниматься правозащитной деятельностью, чем сегодня:
Конечно, и в советское время, и сейчас есть дела против правозащитников, против Юрия Дмитриева, против Оюба Титиева было дело. Потенциальный список обвинений достаточно широк: это не только экстремизм, но и сфальсифицированные уголовные дела. Однако в советское время, конечно, правозащитники подвергались большему давлению. К началу 70-ых годов почти все были арестованы. Именно поэтому, в том числе, был спад диссидентского движения.
Я задала вопрос историку Алексею Макарову, как он считает, могут ли правозащитники идти на компромисс с такой государственной системой и режимом, который сейчас в России. Таким образом правозащитники себя дискредитируют или все же компромисс необходим для какого-либо прогресса?
Правозащитники не стремятся к власти. Они не борются с системой, они борются за то, чтобы система функционировала, потому что даже в советском государстве были законы и Конституция. Для государства это было важно, несмотря на то, что это было тоталитарное государство. То же происходит и сейчас. Есть законы, есть международные договора, которые были подписаны Российской Федерацией. Мы боремся за то, чтобы это выполнялось. Естественно, вся эта работа может быть только во взаимодействии с государством: в донесении информации до чиновников, в объяснении, как устроены те или иные области, например, мы делали семинар о правах мигрантов для чиновников. Мы объясняли им, кто такие беженцы. Люди это не очень понимали. Разумеется, непрерывное взаимодействие с государством необходимо для работы. Другое дело, что нередко государство пытается это превратить в профанацию или использует в своих политических интересах. Например, была история с Людмилой Алексеевой. В начале 2000-ых годов был Общероссийский правозащитный форум. Для государства было важно показать, что они вместе с правозащитниками. В президиуме сидели рядом Алексеева и президент России Владимир Путин. Мероприятие хотели открывать российским гимном – старым советским, на самом деле. Алексеева сказала: «А я под этот гимн (в котором только слова новые, а музыка – старая, советская) не буду вставать». Представьте себе картинку: Алексеева будут сидеть, Путин будет вставать. Организаторы сказали: «Хорошо, гимна не будет», потому что для них было очень важно, чтобы была эта коммуникация. Мы пошли на эту коммуникацию, понимая, что скорее всего дело ни чем не кончится.
В данном контексте хорошо было бы вспомнить ситуацию с Нютой Федермессер. Это известная российская активистка, учредитель благотворительного Фонда помощи хосписам «Вера». Этим летом она объявила о решении баллотироваться в Московскую государственную думу. Федермессер выдвигалась в том же избирательном округе Москвы — там же, где член политкомитета «Яблока» Сергей Митрохин и юрист Фонда борьбы с коррупцией Любовь Соболь. Глава ФБК Алексей Навальный в открытом письме призывал ее не участвовать в выборах. Вскоре Федермессер заявила о том, снимает свою кандидатуру.
Вопрос в том, что ты думаешь, что с помощью государственных механизмов ты сможешь продвинуть свою тему, тебе твоя тема важна, и ты готов на все ради этой темы. Однако при этом ты не всегда понимаешь реальные репутационные риски, и поэтому можешь совершить ошибку. Это, конечно, вечное поле для размышлений.
Я спросила у Алексея Макарова, какая группа людей в России сейчас больше всего нуждается в защите, то есть наиболее притеснена:
Свидетели Иеговы, конечно, подвергаются большому давлению. Заведено несколько сотен дел, это несколько реальных сроков. Я бы еще обратил внимание на деятельность Хизб ут-Тахрир. Это исламское движение, членов которого обвиняют в том, что они члены террористической организации. Эта организация признана в России террористической. Их арестовывают просто за то, что они собираются и обсуждают, как построить идеальное исламское государство будущего. Последний приговор был 17 лет лагерей. При этом они ничего не взорвали, никого не убили, у них нет взрывчатки, нет оружия. Они просто собираются и обсуждают. Можно спорить с их взглядами, не очень соглашаться и так далее, но все-таки это какие-то чудовищные сроки.
Также Алексей Макаров прокомментировал так называемое московское дело, а именно то, что оно солидаризировало вначале представителей одной профессии, а затем и общество в целом:
«Московское дело» сначала породило цеховую солидарность, при этом высказывались те группы, которые раньше никогда не высказывались публично. Например, священники или учителя. Обычно к учителям относятся довольно плохо, либеральная оппозиция считает, что именно они фальсифицируют выборы. Сейчас возникает солидарность представителей различных групп, которые подвергаются гонениям. Матери выступают в защиту не только своих, но и в защиту чужих сыновей. Конечно, это очень важно, но это маленькая часть гражданского общества. Это ответ на действия власти. Вопрос развития – сейчас он будет еще более затруднен с принятием нового закона об иностранных агентах физических лицах, в котором прямо говориться, что он будет применяться избирательно. Соответственно, это новый виток цензуры и репрессий. С одной стороны, мы видим нарастание солидарности, создание студенческого сообщества как нормального студенческого сообщества, независимого. С другой стороны, это все время какой-то ответ.
Материал подготовила Дарья Юрьева