В рамках XIX Международного кинофестиваля WATCH DOCS прошла дискуссия, посвященная российским правозащитникам в рамках цикла встреч «За успех нашего безнадежного дела!» «За успех нашего безнадежного дела!» - это шутливый тост-пароль, который был популярен среди советских диссидентов. В течение десятилетий они боролись с режимом, опираясь на принципы прав человека - иногда жертвуя не только карьерой и свободой, но также жизнью и собственным здоровьем. Дискуссия была посвящена, в основном, современным правозащитникам. Участники говорили о том, являются ли они преемниками диссидентов или это совершенно новое явление, обсуждали их общие и отличительные черты. В дискуссии принимали участие координатор проектов в Театр.doc, автор пьес «Правозащитники» и «Оюб» (о деле Оюба Титиева) Анна Добровольская, сотрудник архива диссидентского движения Международный Мемориал Алексей Макаров, юрист ОВД-Инфо Екатерина Селезнева, редактор, основатель и глава подпольной и легальной «Карты» и независимого Восточного архива, председатель Центра «Карта» Збигнев Глуза.
Первым слово взял Збигнев Глуза:
Я считаю, что преемственности между современными российскими правозащитниками и советскими диссидентами нет. Она может ощущаться, но на практике ее нет. Меня очень удивило, насколько быстро эта преемственность исчезла. Она просто невозможна. Диссидентское движение во всех странах, которое свидетельствовало об истине, не было реальной оппозицией. Все наши друзья с Востока говорили о том, что оппозиция была только в Польше, в остальных странах это было диссидентское движение, которое не имело никакого влияния на политику. Они могли только комментировать происходящее. Исходя из этого, становится понятным, почему большинство польских оппозиционеров не хотело, чтобы их называли «диссидентами». Они очень враждебно на это реагировали: «Нет, я оппозиционер, а не диссидент». В этом кроется ответ на вопрос: что еще может сделать это движение. Диссидентское движение завершилось, но оно является фантастическим источником вдохновения. Это элемент нонконформистской традиции. То же происходит и с «Солидарностью». Сейчас существует профсоюз, который притворяется «Солидарностью» в современной Польше, но он не имеет ничего общего с исторической «Солидарностью» - антикоммунистическим и освободительным движением. Если примыкаешь к большинству, как это происходит в современной Польше, то стоит мысленно возвращаться в прежние времена, но не стоит объединять прошлое и настоящее.
Алексей Макаров как один из представителей России на этой дискуссии также попытался дать ответ на вопрос о преемственности между советским диссидентским и современным правозащитным движением:
Во-первых, нам нужно различать диссидентское движение во всем его многообразии. Есть те, кто просто хотел писать стихи, которые ему нравились, художники, те, кто хотел исповедовать свою веру и так далее. Была также политическая оппозиция и правозащитное движение. Если говорить о последнем, то частично преемственность есть. Это современные правозащитники, для которых важно прошлое, они ориентируются на людей предыдущей эпохи. С другой стороны, сами советские правозащитники составили, если не костяк, то довольно серьезное число правозащитников в начале 90-ых. Сейчас уже пришло новое поколение, представителям которого по 25-30 лет, оно плохо знает историю, ему не очень нужна эта преемственность в техническом плане. Однако какие-то общие ценности все равно есть. То, чем занимаются современные правозащитники, довольно сильно изменилось. В советское время не было тем военных преступлений и войн, не было темы пыток. С другой стороны, механизмы защиты сейчас во многом изменились. Многое можно сделать, используя юридическую систему. В советское время ситуация обстояла по-другому.
Екатерина Селезнева прокомментировала сегодняшную ситуцию с правами человека в России:
Прежде всего, я хочу сказать о том, что возникло вокруг «московского дела» после летних задержаний. Было возбуждено множество дел об административных правонарушениях и более 20 уголовных дел. В общем, за это лето было задержано более 3 тысяч человек. Люди стали ходить в суды, смотреть, что там происходит. Люди стали объединяться. Появилась группы «Матери политзаключенных», которая объединяет в себе как протестно настроенных москвичей, так и ростовчан (у нас есть ростовское дело по подготовке к массовым беспорядкам), так и политзаключенных, которых признает «Мемориал» - участников организации Хизб ут-Тахрир (это уже преследование по религиозной теме). Также после дела Ивана Голунова появились люди, которые развозят на такси задержанных в ОВД до ночи. Это называется ОВД-такси. Что касается форм протеста, то нарастает недовольство по всем линиям российской действительности. Сейчас идет очень серьезный так называемый мусорный протест. Самый серьезный замес происходит рядом со станцией Шиес. Это Архангельск. Там практически военные действия. Люди изолированы, до них не доехать, не дойти. Туда вводилась Росгвардия. Честно говоря, я боюсь представить, что там происходит, потому что мы до них не можем достучаться. Также недавно был протест дальнобойщиков. Они протестовали против введения системы «Платон» - это дополнительные налоги за то, что машины якобы рушат дорогу, и дальнобойщики должны платить определенную таксу.
Анна Добровольская продолжила эту тему:
Что изменилось после Болотной площади? До этой массовой демонстрации, в Москве митинги были легким модным развлечением для всей семьи. Люди выходили в красивой одежде со смешными плакатами, с детьми, с воздушными шариками. В декабре 2011 года впервые власть начала использовать массовые задержания, что собственно привело к появлению проекта ОВД-Инфо как реакцию общества на это. 6 мая 2012 года проходила демонстрация, на которую люди шли как на праздник. Их загнали в крошечный загончик, где большое количество полицейских очень серьезно их побило. Всех, кого могли, случайным образом похватали, задержали, и несколько десятков человек были объявлены организаторами массовых беспорядков. Это привело к большой волне эмиграции политических активистов из России. Это привело к возникновению Болотного дела. Эта схема, с точки зрения властей, очень хорошо себя оправдала. Она сейчас применяется довольно часто. Собственно, «московское дело», которое у нас есть сейчас, - это то дело, которое было обкатано на Болотной площади. Мирный протест стал за эти 7 лет демаргинализованным. Раньше было ощущение, что на митинги ходят все, и это как бы ничего такого, а в тюрьму попадают какие-то дураки. Сейчас стало понятно, что в тюрьму может попасть любой человек, поэтому к каждому, кто туда попадает, отношение уже заведомо хорошее. Понятно, что этому человеку нужно помогать, даже если он нам не нравится. Зарождается дискуссия о том, что политический заключенный может быть ужасным человеком, но мы все равно его спасаем, потому что его нельзя пытать, унижать и так далее. Это нечто новое для российского политического дискурса.
Материал подготовила Дарья Юрьева