Может ли в будущем способ межчеловеческого общения принципиально измениться? А может, уже меняется? Речь идет о языке. Как известно, он имеет разные формы. В каком направление он будет эволюционировать, будет ли создан глобальный, понятный для всех язык или даже код? Настанет ли эра вневербальной коммуникации? Об этом в цикле «О дивный новый мир» (название почерпнуто из романа Олдоса Хаксли) фонда Kultura nie boli (Культура не болит) дискутировали профессор Александра Пшегалиньская - философ, футуролог, специалистка по исследованию влияния искусственного интеллекта на культуру, и профессор Лукаш Каменьский - политолог, изучающий социальные и этические последствий развития военных технологий, автор книги «Непроизвольные киборги. Мозг и война будущего».
Ученые любезно согласились побеседовать также с нами о языке будущего и языке войны.
Лукаш Каменьский и Александра Пшегалиньская на дискуссии в Big Book Cafe. Фото: И. Завиша
- Что больше всего влияет на языковую эволюцию: интернет, новые технологии, английский язык? Или еще другие факторы? У нашего микрофона Александра Пшегалиньская:
Александра Пшегалиньская: Думаю, что в наибольшей степени - социальные сети и поп-культура, которая определеннымобразом в них содержится, потому что мы черпаем ее отуда очень обширно. Пользуемся мемами, «гифками», другими виртуальными культурными символами. Так что сопряжение поп-культуры с соцсетями - это огромная сила, которая влияет на общение людей, на то, как сильно изменилось это общение по сравнению хотя бы даже культурой эпистолярной. Сегодня наша переписка гораздо лаконичнее, идет по многим каналам, и думаю, стала более коллоквиальной, можно сказать.
- Аспект попытки создания глобального языка вызывает ассоциацию с идеями прошлого, то есть, с эксперанто. А что можно назвать современным подобием эксперанто, который, в отличие от предшественника, оправдывает себя?
Александра Пшегалиньская: Безусловно, эмотиконы. Это очень интересный путь в мышлении о своего рода lingua franca, таком общем языке. Но я бы сказала, что реально таким языком сегодня является английский, просочившийся во множество других языков в виде конкретных слов и выражений, уже не требующих перевода. Они стали интернациональными, понятыми всем, особенно молодежи. Поэтому английский язык с элементами мемомв, «гифок», анимации и программирования, комментов, связанных с обслуживанием технологий, на мой взгляд и стал lingua franca. Во всяком случае, поколение «миллениумов» и «зуммеров», его таковым считает.
- Госпожа профессор, могли бы Вы привести примеры лексических моделей, которые могут указывать определенные направления развития современного языка?
Александра Пшегалиньская: Честно говоря, я не занимаюсь языкознанием как таковым, я занимаюсь искусственными интеллектом, поэтому единственные модели, о которых я могу думать, это генераторы текстов. Такие большие нейронные сети, «перемалывающие» тексты на многих языках, участся тому, как люди пишут, учатся разным стилям, общению в разных ситуациях, и могут это воспроизводить. В будущем, если мы все будем ими пользоваться, на наш стиль письма будут сильно влиять их рекомендации и предложения. Это мне кажется, будет интересно. Мы просто перестанем генерировать содержание самостоятельно, будем это делать вместе с искусственным интеллектом, которая у нас научилась, как это делать, но дальше мы ее уже не тренируем, и она сама начинает нам что-то предлагать.
- Неужели мы из-за машины утратим языковую индивидуальность?
Александра Пшегалиньская: Думаю, что машина будет от нас учиться специфике нашего общения и в дальнейшем сильно персонализироваться. То есть, ее общение будет очень напоминать наше собственное с нашими знакомыми. То есть, мы останемся индивидуальностью, а она будет зеркалом нашей индивидуальности. По крайне мере, в краткой перспективе, я так вижу.
- Язык войны - это особая тема, к сожалению, очень актуальная. Но равнозначен ли он языку ненависти? С этим вопросом мы обратились к профессору Лукашу Каменьскому.
Лукаш Каменьский: Как правило, да. Потому что язык бывает оружием в разных значениях. Например, один из методов склонить солдат к тому чтобы они с более легким сердцем убивали противника, является его дегуманизация, превращение врага в предмет. Это делается с помощью языка, сравнений его с нечеловеком, зверем, инструментом. Одним из примеров может служить определение убийства неприятеля в американской армии. Нельзя впрямую говорить «я убил врага». Надо - «я устранил цель». Не человека, а цель, что дает определенную дистанцию по отношению к убийству. С другой стороны, язык войны используется также с целью пропаганды в отношении собственного народа, чтобы обосновать военные действия, как, например, в России, но также получить поддержку общественного мнения. С третьей стороны, современная действительность, фейк ньюсы, так называемая постправда, направлена на психологические операции, манипулирование общественным сознанием и дезоритентацию западных государства - я всё время говорю это в контексте действий Российской Федерации. Да, в военной действительности действуют другие правила, и трудно себе представить, что язык войны будет языком дружбы, эмпатии и сотрудничества.
- Можно обратить внимание также на обильное использование ненормативной лексики или прозрачных намеков на нее не только в соцсетях, но даже в СМИ. Значит, язык войны - это также отбрасывание правил хорошего тона в языке в сторону захлестывания эмоциями? И никого «плохие» слова уже не коробят?
Лукаш Каменьский: Я считаю, что мы уже стали менее восприимчивы к словам уже после действий Третьего рейха и нацистов, которые довели способ дегуманизации до последней точки, хотя и без использования вульгризмов. Но иногда вульгаризмы нужно использовать, не только чтобы «выбросить» эмоции, но и оскорбить, задеть врага. Порой такая лексика вытекает также из чувства превосходства по стороне тех, кто произносит оскорбительные слова, уверенности, в что данном вооруженном конфликте правда - на нашей стороне, что мы воюем за правое дело, а другие - просто жестокие дикари.
- А в чем причина использования в языке войны словаря из литературы и кино «фэнтези»?
Лукаш Каменьский: Это воздействует на воображение граждан, увеличивает симпатии и поддержку условно для нашей стороны, при этом облегчает мышление о другой стороне в категории сил зла. Мне кажется это естественным, ведь мы является видом, который рассказывает истории, и способ передачи историй имеет непосредственне влияние, может даже убивать, но также спасать. Поэтому обращение к литературным аналогиям с древних времен в контексте войны является чем-то, что не меняется, и по-прежнему будет нам сопутствовать в той или иной форме.
Автор передачи: Ирина Завиша