У нас в гостях побывал ученый, доктор филологических наук, профессор Варшавского университета Андрей Москвин. Мы пригласили его в связи с тем, что на днях в Варшаве, в Центре современного искусства «Уяздовский замок» прошла международная дискуссия Cancel Russian Culture? («Отмена русской культуры?»).
Дело в том, что с начала войны России против Украины, действительно, многие оркестры исключают из своего репертуара произведения русских композиторов, даже XIX века, с экранов исчезли русские фильмы, многие деятели русской культуры оказались невостребованными – с ними не согласились подписывать или продлевать контракты. Исчезла русская литература из спектра научных конференций, культурные учреждения многих стран вообще прекратили все контакты с учреждениями культуры в России.
С Андреем Москвиным беседует Ирина Завиша.
Проф. Андрей Москвин в студии Зарубежной службы Польского Радио. Фото: И. Завиша
- Прежде, чем говорить об этой встрече, на которой Вы были, господин профессор, я бы попросила Вас объяснить терминологию. Возможно, не все знают, что такое “cancel culture”.
Андрей Москвин: Добрый день! Я думаю, что сейчас, когда начались те события, война России в Украине, то этот термин стал таким важным, часто мы его встречаем в интернете, в прессе, часто об этом говорят, и даже появилась серия публикаций в западноевропейской прессе, где обсуждают, что такое “cancel”, и насколько это правомерно. Отмена культуры – это, конечно, очень серьезно и важно, потому что очень сильное слово «отменить» что-либо. Мы привыкли по компьютеру, что “cancel” – это мы что-то отменяем, отбрасываем, что-то от себя отталкиваем, как ненужное, как какой-то мусор, хлам, да? И вот у нас такие ассоциации возникают. Поэтому люди по-разному к этому относятся. Отменить культуру, отменить какое-то культурное событие, явление – это действительное очень сильная коннотация связана с этим словом, и люди сразу начинают или резко «за», или резко «против», потому что вот так сильно это слово “cancel” влияет на человека, на его сознание. Плюс, конечно, усиливается российский контекст, дискурс, ведь многие привыкли и к русской литературе, и к исполнителям, к опере, к балету и так далее.
- О русской культуре очень часто говорилось в категории «великая русская культура», если говорим о прошлом. Сейчас больше применяется термин «имперская» или «великодержавная, шовинистическая» культура. Можно ли это объяснить тем, что люди, которые были воспитаны на примерах этой русской культуры сейчас творят совершенно ужасные вещи в отношении народа соседней страны?
Андрей Москвин: Я думаю, что следует очень четко разграничивать политику и культуру. То, что происходит сейчас, это, конечно, политическая воля, это политическое решение. Можно говорить об одном человеке, можно говорить о группе людей, это не принципиально важно, но это не решение всей страны. Это трагедия, конечно, страшная, для нас, европейцев, потому что мы знаем, мы видим эти кадры из Украины…
- Тут возникла у меня такая параллель с Израилем, в котором много лет не играли произведения Вагнера. И сейчас, я думаю, травма и, по всей видимости, посттравматический такой же синдром, когда люди, столкнувшиеся с российской агрессией, как в самой Украине, так и вне Украины, которые не пережили этого, но тем не менее очень остро и болезненно воспринимают происходящее, долго не дадут ни слушать произведения русских композиторов, ни воспринимать, ни смотреть российское кино. Как Вам кажется, вот эти параллели со Второй мировой войной обоснованы?
Андрей Москвин: На дискуссии в Замке Уяздовском кто-то говорил о том, что когда идет война, думают ли культуре власти или те, кто ведет войну? Мне кажется, они совсем не думают о культуре, у них совершенно другие цели, задачи. И вот мы сейчас, люди, которые занимаются вопросом “cancel” или не “cancel”, имеем огромное поле свободы. Мы можем сами принимать решения, что нам делать в этой ситуации, как нам себя вести. Потому что мы живем, и об этом очень важно помнить, в демократических странах, где такие вещи не допускаются, как то, что происходит в Украине. Вот Вы вспомнили Вагнера, Израиль… Я думаю, что действительно можно начать делать такой список произведений, которые могут вызывать отторжение. Можно об этом подумать. Но кто это будет делать? Можно создать какую-то группу, но сейчас, как мы знаем, это всегда происходит как единичные случаи. Конкретный театр отказался от постановки в Мюнхене, сначала отказался, потом согласился. То есть, это всё очень индивидуальные решения, и часто они даже, как я понимаю, не связаны с какими-то государственными решениями, нет сверху каких-то установок. На конференции я привел такой пример, что когда началась война, я видел разные заявления директоров каких-то факультетов, институтов, связанных именно с восточнославянским миром. Они заявляли, что приостанавливают на какое-то время сотрудничество. Потом в сентябре-месяце я смотрел информацию в университете в Брно в Чехии и увидел конференцию, где наряду с белорусами и украинцами есть и российские коллеги. То есть, каждый университет делает так, как он считает нужным. Но для меня самое принципиальное, о чем я хотел бы поговорить, это чем мы можем заменить. Если мы будем отказываться от чего-то, “cancel”, то что на это место должно прийти? А есть, чему прийти. И это огромная тема. Это было главной, такой ведущей линией моего выступления на этой конференции.
- Взгляды современных российских творцов, их отношение к войне, их взаимоотношения или их отсутствие с властью - это тоже может быть очень важно для того, чтобы понять и установить эти критерии, не так ли?
Андрей Москвин: То, что они делают, о чем они пишут, какой месседж они нам посылают – это принципиально важно. Или дальше продолжают делать как ни в чем ни бывало, или они включают деколониальный дискурс и всё время показывают, что с этим нужно что-то делать. Нужно рассчитаться с этим прошлым, с этой длительной историей колонизации Россией других народов.
- Главный вывод, который был сделан на этой конференции?
Андрей Москвин: Все в принципе высказались за то, чаще ссылаясь на разные примеры, потому что там была и представитель художественной жизни, дама, которая формирует выставки и художественный дискурс в Европе – в Великобритании и в Бельгии, и она приводила примеры, что русские художники принимают участие, что они должны показывать свое отношение против этой войны. Речь идет не о том, чтобы отменить или автоматически отказаться (от русской культуры), а о том, чтобы показать наше отношение, что тоже среди русских есть большое количество людей, которые против войны. И этот месседж они нам посылают, и с этим нужно как-то дальше жить. Вот это было главным. Мы всё время рассуждали, как долго это будет тянуться, насколько это важно, серьезно для сегодняшнего поколения людей, молодого поколения, которое всё это видит, и у них нет еще другого опыта. Много таких аспектов, но главное – все мы пришли к выводу, что нужно целенаправленно, вдумчиво этим заниматься, начать процесс деколонизации. Больше говорить о белорусском искусстве, культуре, об украинской, и не забывать, конечно, про Кавказ, про Среднюю Азию, где есть огромное количество талантливейших людей, и было, есть и оперы, и балеты. Но мы об этом ничего не знаем, мы всё время зациклены, действительно, на одном и том же: или на своём, или на русском. Конечно, можно говорить о развитии русицистики в европейских университетах, которая доминировала и привела к тому, что все другие филологии – в минимальном количестве. То есть, очень много возникает вопросов, но я думаю, что все их нужно решать. И чем раньше мы начнем это делать, тем, я думаю, будем более успешны.
Автор: Ирина Завиша