Институт De Rebublika совместно с Университетом Кардинала Стефана Вышинського провели в Варшаве международную конференцию «Восстание 1863. Репрессии и память», посвященную 160-летию начала Январского восстания.
- Профессор Станислав Вех из Университета Яна Кохановского в Кельце в своем докладе на конференции сосредоточился на том, как видели Январское восстание угнетатели Польши, то есть, представители военной махины царской России. Историк объяснил, почему это так важно:
Станислав Вех: Не только для поляков, но также для русских Январское восстание на протяжении многих десятилетий было важнейшей точкой соотнесения при подведении итогов взаимоотношений. Имперские власти называли восстание не иначе как «польским бунтом», отряды повстанцев - «бандами», и такой образ не менялся целых 50 лет. Память о «польском бунте», как и написанные кириллицей очерки о Январском восстании, в немалой степени повлияли на внутреннюю политику царской России. Эти воспоминания передают отношение русских к порыву поляков во имя независимости и являются важным элементом коллективной памяти. Эта память использовалась в пропаганде как идейное послание, подчеркивающее, что «бунтарство - это неотъемлемое свойство поляков». Строящиеся на этом стереотипы были призваны мобилизировать как аппарат власти, так и общественность России на борьбу с другим народом, чьи политические стремления угрожали единству Российской империи.
- Основой для исследовани я послужили дневники трех русских военных:
Станислав Вех: Автором первого был Василий Потто, который прибыл из Волыни в Королевство Польское и принимал участие в подавлении Январского восстания на Келеччине. 400 страниц его опубликованных воспоминаний дают весьма интересную картину. Второй автор - Константин Миллер, боровшийся с повстанцами на польско-литовском пограничье, который позже стал губернатором Пиотркова в Королевстве Польском. И последний автор воспоминаний - Михаил Венюков, выпускник Петербургского университета, а затем Академии Генерального штаба. В отличие от двух первых авторов, его дневники не могли быть опубликованы в России, и он опубликовал их в Амстердаме спустя 40 лет после восстания. Как писал первый автор Василий Потто, жители Янува близ Кельце организовывали под окнами русских офицеров такие шумные митинги, что «могли свести с ума даже человека со стальными нервами». По словам Потто, такого рода демонстрации были настолько многочисленными, что войско отступало перед ними на дорогах. Он писал: «Все эти кресты на дорогах с терновыми венцами и революционными призывами, все эти женщины в траурных одеяниях, все эти мужчины с грозными лицами, с палицами в руках и избражениями орла, портретами Костюшко и Килиньского на груди не сулили нам ничего хорошего».
- Интересными мотивами в этих воспоминаниях стала оценка патриотической позиции польских женщин, а также агитация, которую вели польки и поляки среди молодых русских офицеров, чтобы те бойкотировали приказы своего начальства о расправах с демонстрантами:
Станислав Вех: Потто был убежден, что в демонстрировании антироссийских взглядов женщины играли ключевую роль. «Они были так непреклонны в своем упорстве носить траур, что даже самые суровые русские военачальники в конце-концов махнули рукой, позволяя полькам одеваться как им хочется», - писал офицер. Период демонстраций, по мнению Потто, был самым трудным для русских, так как офицеры и солдаты ежедневно подвергались оскорблениям. Также агитация, которую поляки вели среди офицеров царской армии, привела к тому, что удалось, по выражению Потто, «взбаламутить» несколько военных, и за нарушения присяги они были приговорены к смертной казни. Он также указывал на роль женщин как курьеров, посылавших повстанцам разного рода сообщения. С почтальонами русские расправились быстро, но что можно было сделать с женщинами, которые на всю Европу кричали о неприкосновенности прекрасного пола...
- Профессор Станислав Вех обратил внимание на важный момент, а именно, что захватчики воспринимая повстанцев, как бандитов, писали об их жестоком отношении к русских военным. При этом с польской стороны это виделось совершенно иначе. Например, один из участников восстания Юзеф Ожекальский, боровшийся на Келеччине в своих воспоминаниях писал:
Станислав Вех: «Повстанцы с русскими - ранеными и пленными поступали милосердно. При этом москали относились к повстанцам как к разбойникам или диким зверям, добивая раненых и истребляя целые деревни». Эти воспоминания поляка сходятся с тем, что писал Константин Миллер в личных записках о больших проблемах, связанных с повсеместностью Январского восстания и переходом ряда царских офицеров-поляков на сторону поставнцев. Например, «Карвовский сбежал к повстанцам, но вскоре после столкновения был схвачен и расстрелян через 24 часа».
- Константин Миллер отмечал также роль священников в Январском восстании:
Станислав Вех: Он писал: «Душой восстания были духовенство и женщины. Монахи в монастырях и костелах хранили оружие, привозимое поставнцами, первыми пели революционные песни и своими проповедями зажигали население, особенно молодежь. Один известный мне священник, когда был дан сигнал к началу бунта, лично застрелил у карточного стола дежурного офицера».
- В 1900 году Миллер посетил Польский музей в Рапперсвилле, в Швецарии, значительную часть которого составляли памятные вещи о Январском восстании, и вышел оттуда возмущенный «подстрекательской», по его выражению, экспозицией. Однако среди русских военных были и люди совестливые, - отметил историк. Среди них - эмигрировавший из России по собственном желанию Винюков, который вспоминал, что его отец питал огромную неприязнь к полякам и советовал сыну никогда с ними не сближаться. Но сын не послушал отца, о чем позже написал в своих дневниках:
Станислав Вех: «Это был совет, которого я не послушал, потому что моими лучшими друзьями по Кадетскому корпусу были поляки». «А так вообще», - писал Винюков, - если есть какой-либо народ, в котором можно найти друзей, то это именно поляки. Я убедился в этом не только в Польше, но и в России». По мнению Винюкова, чтобы заслужить дружбу поляков, достаточно было проявить больше такта и деликатности в вопросах патриотизма и привязанности к Отчизне. Он писал: «Не найдешь человека милее поляка. И не только милее, но надежнее. Поляки наиболее сохранили честь среди всех европейских народов, для которых гульдены, франки и фунты стерлингов в этом мире превыше всего».
- Январское восстание застало Винюкова на Кавказе, откуда начальство высылало его на подавление «бунтарей». Однако он немедленно подал прошение о переводе его в полк, расположенный в центральной России, приводя аргументы о необходимости службы именно там. Покидая свое расположение на Кавказе, Винюков обошел все палатки своих польских сослуживцев, прощаясь с ними словами: «До встречи в Отчизне или в лесу». Но такие энтузиасты Январского восстания среди русских были редкостью. В подавляющем большинстве царские военные и полицейские представляли собой безжалостный репрессивный аппарат, который сформировался задолго до Январского восстания, - сказал доктор исторических наук Кшиштоф Лятавец из Университета Марии Кюри-Склодовской в Люблине:
Кшиштоф Лятавец: Таким, можно сказать, инструментом, проверенным в условиях имперской России для установления надзора над населением на захваченных териториях, были командированные на административные должности офицеры регулярных частей, называемые военачальниками. Такой принцип сформировался еще в 1831 году, согласно соотвествующей инструкции, которая давала военным право применять силу для подавления всех антиправительственных выступлений. После кратковременой «оттепели» и приостановки действия инструкции, в момент вспышки Январского восстания, реакция властей была той же, что в октябре 1861 года. То есть, восстановление института военачальников и введение военного положения, но с более суровыми методами. В задачи военных входила борьба с партизанским движением и жесткий политический контроль над обществом, но фактически, над всеми проявлениями обыденной жизни.
Автор передачи: Ирина Завиша